22 февраля 2005 г.
... Июнь 1941 года. Я его очень хорошо помню. Бабушкина сестра, Улька-аппа, взяла меня с собой на родину в Урмары, а когда ехали оттуда в поезде, услышали по радио выступление Молотова о нападении Германии на Советский Союз. Из Ибресь домой пришли пешком, я рассказала дома, что началась война с Германией, но отец не поверил мне и поехал верхом в Спотары, чтоб позвонить в Ибреси, потому что в деревне не было ни радио, ни телефона. Вернувшись оттуда, сказал, что действительно началась война и что скоро придется отправиться на фронт. Нас, детей, было четверо. Все мы громко заплакали... 24 августа 1941 года отца проводили на фронт и распрощались с ним навсегда. Так провожали всех мужчин из деревни, забрали даже лошадей. Остались в деревне всего 2-3 мужчин-стариков, женщины и дети. Из нашей маленькой деревни в 45 дворов погибло где-то 30 человек...
Вот и начались мучительно горестные дни, но все-таки люди не падали духом, питали надежду несмотря на то, что получали с фронта похоронки. Как и чем могли, так и старались помочь друг другу. Мы, дети 10-13 лет, работали на полях наравне со взрослыми, а 8-9 летние пололи поля, собирали колосья. Зимой женщины рубили лес, а весной вся детвора в лаптях шла на эти делянки сжигать ветки, а потом со взрослыми корчевали пни, потом пахали на быках. Вспоминаем часто, как бывало плуг попадает на корень и отскакивает. Ильин Зинон даже порезал себе ногу, потому что были ведь все в лаптях. Сеяли на этих землях лен и просо. Осенью лен дергали в основном дети, потом обмолачивали и на ветру просеивали льняные семена и сдавали, а сколько мы ели этих семян!
Мы всегда работали вместе: Ильина Зоя, Романова Елизавета, Гаврилова Клавдия. Каждому отмеряли полосы. Радовались, если на полосе были пни, ведь около них росла трава. Мы эту траву серпами жали и носили домой. Летом, как только начиналось сокодвижение, рубили липу, обдирали лупки и погружали в прудах в воду (для мочала), пруды прудили сами, таскали на носилках землю. Так же в воду погружали и лен, лен, правда стелили и на луга, а осенью вытаскивали из воды лупки и сдирали мочало, промыв в ледяной воде, развешивали на жердях сушить. Лен тоже вытаскивали из воды и собирали с лугов, связывали в снопики и тоже вешали на жердях. Зимой лен мяли, пеньку сдавали в Порецкое. Помню, осенью 44 года поехали мы на четырех подводах, быках, запряженных в телеги, в Порецкое сдавать льняную пеньку. Я, Арсентьев Владимир, Ильина Валентина, Яковлев Семен. Земля уже была мерзлая. На обратном пути бык мой Мишка лег и не встает, хоть бей, хоть что делай, плачу. Яковлев Семен подошел и свистнул ему в ухо. Бык вскочил и побежал, я еле успела сесть, заехал он не на мост, деревянный был тогда через р. Кирю, а прямо в речку. Оказывается, ему хотелось пить, и затащил меня в воду, выехала я оттуда вся мокрая. Хотели мы разжечь костер, но не было у нас спичек, камень с трутнем стучали, стучали, но не смогли разжечь, а ночь приближалась, было в лесу много волков, мы боялись. Доехала домой, почти превратившись в ледяную глыбу.
Начинался сенокос - косили наравне со взрослыми, давали нам косы с коротким черенком. Черенки нам вставлял дед Терентий Никитич. Собирали сено, складывали в копны, работали дети со всей нашей бригады, руководила нами опять Улька аппа, она была главной, когда стоговали сено.
В жатву всем нам давали паи, старались мы их быстрее убрать, соревновались между собой, то с одного, то с другого конца бывало жнем. Снопы сами же таскали и складывали скирды (дёмел, сурат) этому нас научила жена кузнеца Тимофея, она говорила: «Сёмеле хёвеле хирёдтумассё». Младшие сестры собирали в холщовые мешочки колосья. Стерню косили для скотины...
По ночам молотили и сортировали зерно, лопатили и сушили на гумне, а потом ехали сдавать в заготзерно. Мешки были большие, мы тащили их в сушилку втроем-вчетвером. Около заготзерна очереди были большие, поэтому из деревни выезжали после полуночи. В это время зерно сдавать в Ибреси приезжали Комсомольские, Первомайские, Батыревские колхозы. Правда, некоторые были прикреплены к Канашскому элеватору.
Два года подряд я была в коллективе поваров, готовящих обед для колхозников во время уборки. Мы таскали воду со двора фермы, колодец был с журавлем, ведра были большие. Я таскала воду с Ильиной Зоей, а Максимова Екатерина с Любой Руссковой. Чистили картошку и в этой так называемой кухне-лачужке руководила нами Захарова Анна. Завтрак надо было приготовить до рассвета, потом били железкой по куску рельса, который висел около кузницы в середине деревни, звали пообедать. На одного работающего давали один литр похлебки из травы, картошки, черной муки, из этой же муки делали салму величиной с ладошку. Эта мука называлась «мачалта» (дикая рожь). После окончания полевых работ начинали учиться в школе, в октябре. Помню, в один год начали учиться только в ноябре. Молотили хлеба при свете фонаря и т. д. Да разве все опишешь, как в ту пору приходилось жить. Тетрадей не было - писали на книжках, чернил не было - делали из сока шишек на дубовых листьях, добавляли туда ржавчину, а для этого скоблили все железяки. Учебников тоже не было, учителей не хватало, учили нас вчерашние выпускницы средних школ.
Все годы подряд мы не смогли учиться, после 4 класса 2 года работали в колхозе, после 7 класса опять год в колхозе, восьмой класс окончила в вечерней школе в Комсомольском. Но все-таки шли вперед, стремились получить образование. Встречаясь с Яковлевым С. Т., Арсентьевым Владимиром, со слезами на глазах вспоминали наши школьные годы. Мы были голодные, холодные, но карабкались. Учились и заочно. В школу ходили в лаптях даже в грязь. Работали в колхозе почти бесплатно, если не выработаешь 120 трудодней, отрезали огороды. Как мы держались за эти огороды! Зимой сушили картошку, лук для фронта, пряли и вязали носки и трехпалые перчатки для солдат при свете самодельных мигалок.
Досталось детям моего поколения: не знали мы запаха и вкуса настоящего хлеба, не было у нас одежды, ели траву и гнилую картошку. Собирали ее по весне на еду...
" Невозможно измерить никакими мерками трудовой подвиг людей прошлого поколения. Детство наше опалила война, нашу юность и молодость отняли годы восстановления разрушенного войной народного хозяйства.
Как хочется нам в старости оставить все наши муки и лишения в прошлом. Многим современным все это кажется сказкой, фантазией. Но здесь я описала маленькую толику из прошлого.
Самое главное - люди этого сурового, грозного поколения остались человечными, понимающими чужое горе, беду.